Шум фена заглушает звук прямой трансляции заседания суда, которую я смотрю на своем телефоне. В салоне красоты над моими волосами сосредоточенно колдует Олег Островский.
Фамилия "Островский" в эти дни в топе новостных рейтингов всех СМИ. Но вовсе не потому, что он – известный в узких кругах мастер парикмахерского дела, а потому что его сын, Кирилл Островский, во вторник ночью сбил насмерть на Hummer'е в центре Киева 10-летнюю девочку, да потом еще и пытался, как говорят очевидцы, сбежать с места преступления и снять номера с машины. Этот случай вызвал огромное возмущение и резонанс по всей стране.
И как раз в тот момент, когда над Кириллом идет суд по избранию меры пресечения, его отец делает мне укладку. Причем записалась я к нему, еще не зная времени процесса. Изначально была идея пойти и попытаться разговорить Олега Островского, которого в СМИ подозревали в попытках "отмазать" сына. Понять, что у него на душе, что он думает о ситуации.
А в результате получилось такое уникальное стечение обстоятельств – встреча прямо во время суда.
Фото: squash.ua/organy-upravleniya
Олег Островский работает в парикмахерской, расположенной в одном из киевских спортклубов. Это "спортивно-тусовочное" место для знатоков со всеми сопутствующими атрибутами престижа: парковка с дорогими авто при входе, фактурные тренеры-чемпионы, для которых рельеф тела – больше, чем просто профессия, гламурные девушки с припухлостями в нужных местах – неотъемлемые декорации этого заведения.
И Виктор Уколов, один из спичрайтеров президента, который заказывает что-то перекусить в местном кафе.
Еще недавно Кирилл Островский тоже был частым завсегдатаем этого места. Четыре года назад юноша, вложив 150 тысяч гривен, основал компанию по продаже фитнес-десертов Fit & Sweet.
Сколько просуществовало "сладкое" начинание Островского – неясно. Но сегодня страничка этого бизнес-проекта содержит упоминание, что торговые точки, лицом которых выступал Кирилл, "закрыты навсегда".
А теперь "закрыть" могут уже самого Кирилла – за убийство девочки.
Сидя в салоне красоты, я перечитываю последние новости о сыне парикмахера, который прямо сейчас делает мне укладку.
"Я ехал во второй справа полосе. В правой полосе стоял припаркованный автомобиль. Из-за машины, стоявшей в правом ряду, выбежали два ребенка. Выбежали очень быстро. Первый ребенок успел проскочить... Ехал я, по ощущениям, с умеренной скоростью. Почему не затормозила машина – я не понимаю", – читаю с телефона заявление Кирилла, который взял слово на суде.
Руки его отца тем временем скрупулезно мастерят из моих непослушных волос опрятные локоны.
Фото салона красоты, где работает Олег Островский. Через секунду ко мне уже подлетел охранник с криками о том, что здесь нельзя ничего снимать. В спортклубе очень боятся лишнего внимания. Поэтому больше фотографий внутри сделать не удалось. Фото: "Страна"
Абсурдность ситуации, видимо, ощущает и сам Олег Островский. Мне даже не приходится ничего спрашивать – он сам заговаривает о главном.
— Тяжелый день сегодня. В последнее время обо мне много слухов ходит. Вернее, не обо мне, а о моем сыне. И большая часть всего, что говорят, и что пишут в СМИ – неправда.
— Что именно – неправда? – уточняю я, но Олег закрывается.
— Я бы не хотел об этом говорить, – отрезает он.
Островский-старший ничем не выдает, что подавлен и что у него в семье горе. Выглядит спокойно, даже чересчур, как на первый взгляд. Но спустя какое-то время понимаю, что это маска человека, который научился держать эмоции в узде. Его душевное состояние выдают тяжелая походка, будто что-то давит грузом сверху, грустный взгляд и глубокие вздохи – признак усталости не так физической, как моральной.
Мастер он внимательный, хотя и ненавязчивый. С отеческой заботой предлагает мне маленькую подушку под поясницу – чтобы удобнее было сидеть. Советует специальное средство по уходу за волосами, подходящее для моих секущихся кончиков.
Как раз в этот момент на моем телефоне всплывает уведомление – еще одна новость из зала суда:
"Я сам себя чувствую виноватым. Поэтому не прошу себе снисхождения. Прошу не отправлять под арест, чтобы я мог зарабатывать деньги и помогать семье девочки", – заявляет Кирилл Островский.
Украдкой поглядываю на отца – благо, он не смотрит на телефон, занят моей прической.
Я внимательно разглядываю его за работой. Мужчина за 50, среднего роста, довольно подтянутый. Одет нарочито просто, по-спортивному, но даже обычная серая майка с принтом и штаны выглядят на нем дорого. На лице – легкая небритость, и вокруг лысой макушки, словно тень от невидимой короны, виднеется отросшая с сединой щетина.
— Простите за вопрос, но почему вы здесь, а не в суде? – Решаюсь спросить в момент тишины, когда в перерыве между локонами Олег Островский выключает фен.
— Так надо. Мне там делать нечего. Пока без меня разберутся.
Впрочем, все это время у Островского разрывается телефон. Копятся десятки пропущенных звонков и неотвеченных сообщений, которые он с упорной выдержкой игнорирует.
— Да вы ответьте, если нужно, — говорю, когда у Олега в очередной раз звонит телефон. Но он отмахивается – мол, неважно. И продолжает работу.
Наконец фен замолкает, расчески падают в ящик рабочего стола. Прическа готова.
Пока я рассчитываюсь за укладку (она у Островского-старшего стоит весьма дорого – 800 гривен, при том, что в среднего уровня парикмахерских ее можно сделать и за 400), на смартфоне мигает новость: суд арестовал Кирилла без права залога до 21 сентября.
— Ну, конечно, арестовали. А как же, – комментирует отец.
Он тоже упирается взглядом в свой смартфон – читает сообщения, которые упустил за то время, пока возился с моей головой.
— Вы не удивлены. Ожидали такого решения?
— Ну а зачем залог? – Олег отвечает вопросом на вопрос так, как будто это само собой разумеется.
— Суд решил, что Кирилл может сбежать? Или влиять на свидетелей?
— Я не думаю... Знаете, я пока туда не лезу.
— Но почему? Если вы говорите, что половина всех новостей об аварии – неправда, вы могли бы донести свою правду об этих событиях.
— Нет, не надо ничего. Я сам справлюсь. Я буду давать пресс-конференции. Но потом. Сейчас нельзя этого делать, нет смысла.
— Почему?
— Все равно будет литься и литься грязь. Ближайшую неделю – дней десять точно.
— И вы хотите все это время переждать в молчании?
— Может быть. Сейчас воевать нет смысла.
Олег Островский просматривает пропущенные вызовы – те, которые от незнакомых номеров, сразу удаляет из списка. Но одному из знакомых, – видимо, кому-то важному, – решает перезвонить. Он уже приставляет телефон к уху, но пока идут гудки, я успеваю спросить:
— А вы не думаете, что как раз стоило бы говорить сейчас? Когда идут суды над вашим сыном? Чтоб как-то повлиять на общественное мнение?
Олег отрывает взгляд от телефона и заявляет с какой-то пугающей уверенностью, дающей понять, что на этом разговор окончен:
— Суды и общественное мнение всегда идут вразрез.
Так выглядит спортклуб, в котором работает парикмахером Олег Островский. Фото: Страна
После укладки я захожу в кафе. Тут же, в клубе.
Спортсмены едят гречку с котлетами и обсуждают последние сплетни. Тема дня – ожидаемо суд над Островским-младшим. Подслушиваю разговоры за соседним столиком. Двое крупногабаритных мужчин перемывают кости, как женщины.
— Жаль отца. Держится вроде. Но тяжело, сын все-таки. Хотя они в последнее время плохо общались.
— Что значит плохо? Отец же.
— Ну они в тяжелых отношениях были. Малого понесло. Тусовки, пацаны, тачка, деньги. На кураже был. Очень громкий стал. Был тихим, кротким, а тут стал громким. Сложно объяснить. Это когда с отцом не общаешься, а за километр тебя слышно.
