Говорят, в апреле 1986 года, накануне трагедии среди персонала разнесся слух, будто четверо сотрудников станции видели темного безголового человека с гигантскими крыльями и огненно-красными глазами. Кому-то снились кошмары, другие получали телефонные звонки с угрозами.
Все это, скорее, басни для туристов.
— Зона отчуждения входит в пятерку самых популярных мест для экстримального туризма, — улыбается замначальника станции Валерий Сейда.
Он работает тут с апреля 1989 года.
— И ничего, двоих детей вырастил. Здоровы. Хвостов нет. Вторых голов тоже.
Валерий Сейда, замначальника ЧАЭС. Фото Евгений Малолетка.
Накануне 30-летней годовщины катастрофы корреспондент "Страны" отправился в Чернобыль, где уже заканчивают строить "Укрытие-2" и могильник для отработанного топлива.
"Кладбище" для топлива
— Самая большая хрень, которую когда-либо писали о ХОЯТе — это то, что он переводится, как "новая жизнь"(yeni hayat в переводе с турецкого означает "новая жизнь" — Авт.). Не путайте, пожалуйста, тот хаят с нашим ХОЯТом, — предупреждает наш проводник Юрий.
ХОЯТ — это хранилище отработанного ядерного топлива. По сути, могильник. Жизнь тут, если и есть — то только загробная.
— У нас есть свыше 21 тысячи сборок отработанного топлива. Здесь будет организовано его хранение в течении 100 лет, — замдиректора проекта Владимир Дуда показывает ряд бетонных модулей хранения.
— А через 100 лет что? — интересуется кто-то из нашей группы.
— Вы оптимист! — иронически замечает Дуда. — Я, когда в институте учился, нам говорили, что лет через 30-40 будем отправлять отработанное топливо в космос. Может, через 100 лет люди уже будут на Альфа Центавру летать.
Вот здесь его и похоронят. В этих бетонных модулях. Внешне отработанное ядерное топливо выглядит как куски черного металла. Его поместят в пеналы, сварят, и положат в эти бетонные модули. А сверху накроют "крышкой", которая весит свыше 5 тонн. Для размещения всего отработанного топлива с ЧАЭС понадобится 229 пеналов.
Фото: Евгений Малолетка.
Возле каждого "гробика" будет организован дозиметрический контроль. Если контейнер разгерметизируется — это будет заметно и по температуре, и по уровню радиации.
Кстати, температура здесь всегда будет достаточно высокой.
— То есть, можно будет зимой прийти погреться?
— Можно, — кивает Дуда. — Но желательно недолго.
— Капсулы надежные. Должны выдержать попадание ракеты. И землетрясение до 6 баллов, — продолжает он.
— А если будет семь? — спрашиваю.
На это Владимир Дуда разводит руками и смеется. Хотя тогда, понятно, будет не до смеха.
Владимир Дуда. Фото Евгений Малолетка.
Сегодня работы выполнены уже на 80%. До конца года атомщики планируют все завершить и начать холодные испытания.
— На этом этапе используют имитаторы, поэтому радиационной угрозы нет. Если они пройдут успешно — перейдем к горячим испытаниям. С использованием реального топлива.
— А не повторится ли такой же катастрофы, как в 1986-м? — спрашиваю.
— Никаких проблем не ожидается, — уверяет Владимир Дуда.
Впрочем, когда они у нас ожидались...
— Конечно, аварии случаются, — соглашается Валерий Сейда. — Самый свежий пример — авария на АЭС "Фукусима". А если говорить о хранилищах, то были аварии в Челябинской области, и в Англии. Но после каждого ЧП исследуются причины и принимаются корректирующие меры. Техника становится все более совершенной. 
Броня крепка и танки наши быстры. А если серьезно: так выглядели высокие технологии 1986-1987 годов. Вся эта техника принимала участие в ликвидации последствий аварии. Для ее создания применяли все технологии, известные на тот момент в СССР.
Фото Евгений Малолетка.
Отходы, которые сохраняют активность 300 лет
— Дозиметрический контроль группы будет произведен по трем людям, — предупреждают нас при подъезде к ЧАЭС. — Нацгвардейцев не снимать. Контроль-пропускной пункт не снимать. И помните, что это в интересах Чернобыля и всей Украины.
— Хм... Всей Украины, — проникается важностью момента мой фотограф Евгений Малолетка.
Вообще, я давно заметила: чем больше навести таинственности, тем серьезнее выглядит контора.
Мы надеваем белые халаты, чепчики и бахилы, и идем осматривать цех по переработке твердых радиоактивных отходов.
Наша команда в белых халатах. Фото Евгений Малолетка.
Отходы — это не то же самое, что отработанное топливо. Это и части крыши вместе с битумом, и одежда, и строительные конструкции. Словом, все, что загрязнено выше установленных пределов.
Это "все" будет попадать в горячую камеру для сортировки. И автоматически (то есть, без участия человека) разделяться на высоко—, средне— и низкоактивные элементы.
Илья Шумков, замначальника цеха по переработке твердых отходов, возле пульта управления горячей камеры. Фото Евгений Малолетка.
Среднеактивный мусор прессуют (чтобы уменьшить объем отходов, которые будут храниться). Низкоактивный — прессуют или сжигают, предварительно упаковав в 20-литровые мешки.
При нормальной работе в печи образуется одна бочка золы в сутки, а в камере сжигания — столько же, но в неделю.
Так выглядит горячая камера. Человеку закрыт доступ внутрь. Фото Евгений Малолетка.
Зола будет проходить двухступенчатую систему фильтрации: сначала водой, затем последует сухая чистка.
— Аналогичная система работает в Словакии уже 10 лет, — уверяет Илья Шумков.
Наконец, высокоактивный мусор, который сохраняет активность более 300 лет, и не подлежит утилизации, будут "паковать" в "матрешки". А именно, 165-литровые бочки из нержавеющей стали, которые в свою очередь разместят в 200-литровых бочках — тоже из нержавеющей стали.
Весь следующий год в цехе намерены проводить научно-исследовательские работы. А в начале 2018 года планируют начать пробную эксплуатацию.
— Здесь будут перерабатывать только отходы с ЧАЭС? — спрашиваем.
— Мы можем перерабатывать и другие отходы, — отвечает Шумков. — Но это не мой уровень решения вопроса.
С миру — по нитке
Вопрос "прописки" отходов вполне закономерный. Многие работы на ЧАЭС ведут американские, французские, турецкие компании.
— Реализацию международных проектов финансирует фонд "Укрытие", на ряд проектов напрямую дает деньги Европейская комиссия, Магате, правительства разных стран, — рассказывает замдиректора ЧАЭС Валерий Сейда.
Украина, как государство, обеспечивает лишь текущую жизнедеятельность станции. В этом году атомщикам выделили 708 млн гривен. Но они не жалуются.
— Думаем, хватит на все запланированные работы, — говорит Сейда.
Вот и строительством "Укрытия-2" или "Конфайнмента", как его тут все называют, занимается Novarka: консорциум двух французских корпораций.
Фото Евгений Малолетка.
Фото Евгений Малолетка.
— Заканчивается монтаж облицовки, выполнено более 60% внешней и внутренней обшивки. Идет монтаж сетей. Словом, мы в графике, — отчитывается Петр Британ, специалист по координации строительства.
В декабре на "Конфайнмент" должны надеть купол, а в ноябре следующего года он уже будет полностью загерметизирован. То есть, проект подойдет к концу.
До конца года на старый объект "Укрытие" наденут купол. Фото Евгений Малолетка.
Впрочем, "конец проекта" в данном случае — это лишь начало нового проекта.
— Дальше начнутся работы внутри арочной конструкции. Демонтаж самого саркофага, возведенного в 1986 году, и остатков разрушенного реактора, — объясняет Юлия Марусич, специалист отдела международного сотрудничества Чернобыльской станции. — Эти работы должны завершить до 2023 года.
24 тысячи лет
Сегодня на станции и в Зоне отчуждения работают 4 тысячи сотрудников.
— Их основная задача — обеспечение безопасности. В подреакторных помещениях хранятся 1300 тон топливосодержащих материалов, и надо постоянно контролировать, чтобы не пошла цепная реакция, — продолжает Марусич. — До 4 тон пыли сосредоточено внутри саркофага, и одна из задач — не дать ей вырваться наружу.
Наступит ли время, когда ЧАЭС можно будет окончательно закрыть и забыть о ней?
Валерий Сейда полагает, что нет.
— Территория возле ЧАЭС сильно загрязнена трансурановыми элементами. А период их распада 24 тысячи лет. Если говорить о радиации: абсолютно смертельная доза для человека составляет 6 зибертов в час. В центре центрального зала 4-го блока как раз 6 зибертов.
Вообще наиболее "грязные" участки станции — возле западной стены, и у южной стены турбинного зала.
Между тем, первый и второй блоки могли бы работать до сих пор.
— Ленинградские же блоки работают, — приводит пример Сейда. — Но таковы были обязательства Украины перед мировым сообществом. Это вопрос политический.
Впрочем, теперь, конечно, блоки в таком состоянии, что восстановить их невозможно. Дешевле построить новые.
Город строится, город рушится
А пока ЧАЭС строится, город-призрак Припять разрушается.
Прямо по курсу — город-призрак. Фото Евгений Малолетка.
— Дозиметр у меня в сумке разрывается не напрасно. Мы проезжаем рыжий лес, — рассказывает наш проводник Юрий. — Вот здесь зарыты несколько гектар леса. Тут дозиметр может показывать 500-600 мили рентген в час. Это в 1000 раз больше, чем в Киеве.
— Можете выйти, — подъезжаем мы ко въезду в Припять. — Но огромная просьба налево от дороги не сходить. Тут слева есть превышения.
Город обтянут колючей проволокой и находится под охраной. Фото Евгений Малолетка.
— Будьте осторожны, — снова предупреждает нас Юрий. — Радиация тут не тут не самое страшное. Тут здания рушатся и облицовка сыпется.
Фото Евгений Малолетка.
— В кирпичных зданиях уже пошел необратимый процесс разрушения, — продолжает наш гид. — Но это здесь и ценно: почувствовать атмосферу заброшенного города. Увидеть, как природа наступает, и как возвращается ландшафт, который был до аварии.
Расстояние от Припяти до станции — 2 километра. Когда-то в городе проживало 50 тысяч человек. Любопытная деталь — в поселке, неподалеку отсюда, располагался городской вытрезвитель.
Фото Евгений Малолетка.
В Припяти есть участки, где полностью снимали верхний слой земли, и увозили на дезактивацию. Фото Евгений Малолетка.
До 1997 года город был полужилой. Тут находилось отделение дозиметрического контроля, предприятие спецатом. Фото Евгений Малолетка.
Теперь здесь никто не живет. Только лики былых вождей в заброшенном Доме культуры. И ни души...
Фото Евгений Малолетка.
