Здесь не спрашивают, кто ты, и откуда. Не просят предъявить документы и не интересуются опытом работы.
– Работаем с девяти до восьми. Оплата двести гривен. Постажируешься недельку, если всё хорошо, – будет триста. Деньги получаешь вечером в тот же день. Всё поняла? – молодой "некто" с сильным восточным акцентом, на которого мне кивком головы указывают как на старшего, обдает меня с ног до головы оценивающим взглядом.
– Поняла. А что надо делать?
– Ходить, смотреть, поправлять вешалки.
– Ясно, – киваю, сходу угадывая, что здесь на все отвечают односложно и уточняющих вопросов не задают.
– Тогда приходи завтра.
Во вторник в 9 утра я уже на месте.
Когда-то здесь размещались цеха гиганта советской индустрии. Теперь – три секонд-хэнда.
Мне – в один из них. Я решила "сменить профессию" и поработать продавцом на сэконде.
Шаг вправо, шаг влево
– Будешь работать в том зале, – молодой бородатый парень по имени Хасан кивком головы дает понять, чтобы я следовала за ним.
– Раздевалка – там, – показывает на мою сумку.
Фото "Страна"
Я оставляю вещи в "раздевалке", которая, как выясняется позже, является заодно и столовой, и возвращаюсь в зал.
Хасан пальцем указывает направление, куда мне идти:
– Вон, где вещи.
– А что делать надо? – спрашиваю.
– Ходить, говорить, смотреть. Выходить нельзя. Обед после двух. Двадцать минут.
Я иду в конец зала, где развешены тысячи наименований вещей. Помимо них тут имеется обувь, сумки, постельное белье, рабочая одежда, халаты, кожаные костюмы для байкеров и гидрокостюмы, форма для дзюдоистов, шторы, коврики, кошельки – словом, всё.
То, что вообще ничего не стоит, вывалено в центре зала на какие-то раскладки, то, что подороже – 24, 38, 60 гривен – висит на вешалках. На него сегодня скидка 50%.
Правда, действует она только в нашем зале: в соседнем, вроде бы, и цены выше, и вещи лучше.
"Вроде бы" – потому что наверняка я этого выяснить не могу. Нам запрещено ходить по помещению, выходить на улицу, без спросу отлучаться в туалет, который находится здесь же, в зале, заходить в раздевалку и общаться между собой. Последнее правило не артикулировано, но стоит перекинуться с кем-то парой фраз, как за спиной раздается голос Хасана:
– Хватит разговаривать! Работайте! – кричит на ломанном русском.
– Ты так просто не стой, ты что-нибудь делай. Ходи, поправляй вещи на вешалках, – с мягким восточным акцентом вполголоса говорит Карин, женщина лет 55.
– Вы давно здесь? – спрашиваю.
– Полгода. С тех пор, как закрылся сэконд-хэнд на Виноградаре.
– Почему закрылся?
– Клиентов не стало. До марта было много, потом меньше, меньше.
– Ты! – раздается голос у меня за спиной.
Карина пригибается, и смотрит как кот, которому вот-вот дадут по ушам.
– Ты! – снова кричит Хасан, жестом давая понять, что к кассе должна подойти я, а не она.
– Ты что, первый день пришла и уже разговариваешь? – с вызовом смотрит на меня "хозяин".
– Ну, общаюсь, – не понимаю сути претензии.
– Ты работай, а не общайся!!!
Что подразумевает под собой это "работай", человеку с улицы понять непросто. На часах – 10.30, в зале три покупателя, моя помощь никому из них не нужна. Поэтому я тынясь вдоль рядов с развешанной одеждой и поправляю вешалки.
Напоминает перебирание четок – одна, вторая, третья, пятая, десятая… Благо, их тут тысячи.
Килограмм вещей – 1 доллар
– Вам помощь не нужна? – замечаю в одном из рядов свежее лицо.
– Ти шо, нова? – по-хозяйски смеется женщина лет 60 с несколькими золотыми зубами.
– Да, – улыбаюсь. – Первый день.
– А чим ти мені поможеш, як я тут полгода работаю? – выполняя такую же бестолковую работу, как и я, говорит Маша. – А ти звідки?
– Из Киева.
– Так, а шо ти тут робиш? Не могла собі нормальну роботу найти?
Понимая, что я, видимо, не очень похожа на среднестатистического продавца сэконд-хэнда, я вкратце выдаю заготовленную легенду о том, что меня интересует рынок одежды. Хочу понять, как он функционирует, и может, со временем...
– Еслі гроші є, можна одкрить свой секонд, – перебивает меня Маша.
Она нагибает голову, и начинает говорить скороговоркой.
– Єсь людина, Ігор, знає всі схеми, що, як, откуда везуть, помещеніє…
– А откуда везут? – спрашиваю.
– З Європи, – шепотом говорит Маша. – Кілограм вєщєй – 1 долар.
О происхождении вещей, которые продают на сэкондах, ходят самые разные легенды.
Двое знакомых полицейских уверяют, будто 90% здешнего скарба – гуманитарная помощь. На сайтах, посвящённых закупкам одежды, "эти небылицы", конечно, развенчивают. Тем не менее, в апреле, в Полтавской области Государственная фискальная служба и Нацполиция, "накрыли" благотворительную организацию, которая торговала гуманитаркой из Нидерландов, Норвегии, Дании, Швейцарии и Германии, предназначавшейся религиозным общинам. Во всяком случае, так пишет сайт glavk.info.
Вместо верующих товар получали сети, торговавшие сэкондом. Цены колебались от $2 до $4 за килограмм.
Причём, в схеме, как сообщает сайт, могли быть задействованы и должностные лица Минсоцполитики, в чьи обязанности входит контроль за распределением гуманитарных грузов.
– Дєло вигодне, ти подумай, – уговаривает меня после работы Маша. – Кілограм вєщєй – 25 гривень. Це 6 майок. Ти ставиш ціну на майку – 38. Ми з Каріною поможем. Ну шо? – словно ждёт, будто я сейчас достану из кармана пачку денег, и скажу "убедила".
Я "раздумываю", прошу свести меня с Игорем, мимоходом отмечаю, что читала в Интернете, будто в каждом мешке вещей много рвани и брака. И потому не так уж это и выгодно.
– Нє, я работала на сортіровке. Рвані нема. Нормальні вєщі.
– Значит, – говорю, – поставщик хороший. Или сами закупают. Они откуда везут?
Маша пожимает плечами.
Из Германии, Швейцарии, США
Работа на сэконде – как "День сурка". Здесь можно подвизаться годами, и дальше своих вешалок ничего не видеть.
Вот Карин, например, уже полгода работает здесь и никогда не выходила за периметр зала.
Я продолжаю свой монотонный труд по перебиранию вешалок. Если заниматься этим часами, то можно найти весьма достойные вещи по смешной цене. Например, мужские джинсы Lee светло-кофейного цвета за 24 гривны. Выглядят как новые, хотя и без бирки. Или практически новые Benetton – светло-голубые и с потертостями. Все, как я люблю. Тут есть COS, Zara, H&M... Словом, полный набор для среднего класса. За 200 гривен можно полностью обновить гардероб.
– Тобі єслі шото надо, то ти однеси на касу і скажи Хасану. Вечором поміряєш, – в "перебежках" сообщает мне Маша.
Мы общаемся, как заключенные американской тюрьмы, которые планируют побег, или как советские зэки, которых ведут по этапу.
Не то, чтобы я очень в теме, но часто видела в кино. Надо "случайно" оказаться рядом, встать так, чтобы надсмотрщик тебя не видел, и тогда можно перекинуться парой фраз. Я так и делаю.
– Ты почему здесь, Карин? – спрашиваю вполголоса.
– Другой работы нет.
– А раньше кем была?
– Раньше никем. Мы приехали из Армении, когда там все началось, там Карабах. У меня тут дети выросли, выучились. Муж хорошо стоял на ногах. А я 23 года не работала. А когда все это случилось...
Она резко обрывает разговор, заметив взгляд Хасана, и убегает помогать какому-то покупателю.
Позже я такими же перебежками узнаю, что её муж держит шашлычную на площади Шевченко в Киеве. Раньше бизнес шел хорошо, а теперь клиентов нет. Квартира – съемная. Приходится крутиться. Поэтому Карин пришлось выйти на работу. А без опыта, в 50-55 лет... Словом, не разгуляешься.
"Такие больше всего воруют"
В час я выхожу на обед, и заодно покупаю Карин активированный уголь и бутылку воды. Она вчера отравилась арбузом, и весь день едва держится на ногах. Поначалу я решаю, что её не отпускают. Потом понимаю: сама не идёт. Не может остаться без дневной зарплаты.
В какой-то момент мне даже начинает казаться, что она не умеет читать. И считать. Поэтому просит меня прочесть ей инструкцию, не может сложить в уме, сколько должна мне за воду и за таблетки. И каждые пару часов интересуется, не пора ли ей уже принимать лекарства.
– Стой. Ты где была?! – криком останавливает меня Хасан, когда я возвращаюсь с обеда.
– Ну, обедала, – говорю.
– Сколько у нас обед?
– 20 минут, – огрызаюсь. – Я вышла в 13.17, а сейчас – 13.39, – выразительно смотрю на "хозяина" взглядом человека, который мысленно произносит: "ну что, утерся?".
Определить место Хасана в здешней иерархии довольно сложно: в нашем зале он однозначно главный. Он стоит на кассе, он выдает зарплату. К вечеру у него накапливается ко мне множество претензий: в туалет хожу без спросу, пришла на работу в шортах, пью воду...
– Поставь бутылку! Не ходи с ней. Ты не на дискотеке. Вон иди туда, к покупателям.
Покупатели сэконд-хэнда – люди самые что ни на есть разные. Кто-то приходит сюда за специфическими вещами: например, гидрокостюмом или формой для Айкидо.
Другие берут что попало. Третьи ходят, и часами выискивают весьма оригинальные вещи – соломенные шляпы, льняные рубашки, кожаные украшения.
Некоторым нужна разовая вещь.
Скажем, Николаю, мужчине слегка поддатому, понадобились "штаны, которые я завтра убью".
– Ну, по работе... Идём с мужиками... Задание... Я токарь. И охотник. Где я только не охотился. Недавно застрелил козла с тремя рогами. Вот такой рог! И знаешь из чего? Из пневматического ружья. Вот никто не верит, – размахивает руками токарь-охотник, пока я показываю ему немаркие брюки из прочной ткани, которые не жаль "убить".
Говорить, что Николай "типичный покупатель", было бы неправдой. Здесь все выглядят по-разному: кто-то стильно, кто-то элегантно, кто-то модно, но большинство – просто обычно.
Отдельная категория покупателей – это охотники за дорогими брендами а-ля Ralpf Lauren, Lacoste, Valentino.
Такие приходят в пятницу – когда вывешивают новый товар.
– Я себе здесь купила куртку Prada за 450 гривен, абсолютно новую, – делится со мной опытом одна из покупательниц. – Я теперь только на сэконд хожу.
– Сюда даже ведущие с телевидения приходят, – кивает Карин.
– Кто, например? – удивляюсь.
– Забыла фамилию. Я сама не видела. Так говорят. Но такие "модные" больше всего воруют. Ты следи, чтобы не было пустых вешалок. И чтобы в примерочную брали с вешалками. А то многие надевают, и уходят. Маша таких ловила.
Я, наконец-то, понимаю, в чем заключается смысл нашей работы. Мы – надзиратели. Следим, чтобы покупатели ничего не умыкнули.
С этим на сэкондах, как я позже выясняю, прямо беда.
– У нас ещё район специфический, – придаёт лицу говорящее выражение Татьяна Васильевна, управляющая сэкондом на Нивках, куда я также прихожу "устраиваться на работу". – Святошино, Борщаговка, Нивки. Ну, если вы отсюда, то вы сами все понимаете. Я уже некоторых в лицо знаю. Прямо вот рядом иду с ним, и он понимает, почему я с ним иду. Дрыщ такой, а вещи берет XXL. Понятно же, для чего. Мы потом даже на ценниках кровь обнаруживаем. Это они в примерочной зубами пытаются оторвать от вещи магнитную клипсу.
Этот разговор происходит позже, а пока что я хожу вдоль рядов с развешенной одеждой в "моем" секонде и поправляю вешалки.
– Карин, смотри, пустая вешалка! – сообщаю я с восторгом новичка, который впервые увидел то, о чем прежде только слышал.
Карин смотрит на меня испуганным взглядом. Выхватывает вешалку, и бежит ее куда-то прятать.
– Хасан будет кричать: "где были ваши глаза?!" Я потом, когда будет новый завоз, повешу на неё что-то.
Уже к четырем часам я начинаю считать минуты до конца рабочего дня. В зале присесть негде, и нельзя. В раздевалку отлучится – тоже. Ноги болят, спина ноет. Работа продавца, понимаю, – это адский труд!
Вечером на выходе с десяток сирийцев проверяют у нас сумки – не украли ли чего?
– Ты почему здесь? – спрашиваю по дороге у Маши.
– А куди я піду? Мені знаєш скіки! 70-й год. Хто мене візьме? – говорит постоянно оборачиваясь, словно проверяя, не идут ли за нами.
– Но это же рабовладельческий строй!
– Од хазяїна завісіт.
– Тут сирийцы?
– Да.
– А в соседних секондах?
– Не знаю, – пожимает плечами.
Сирия, Палестина, Украина – один черт
– Не-е-е-е, у нас такова нетууу, – женщина, которая, похоже, часто прикладывается к рюмке, курит на лавочке возле огромного сэконд-хэнда у станции метро "Академгородок". – У нас тут можно три перекура по 15 минут, на обед дают полчаса, в туалет ходи, скока хочешь и работаем с 10 утра до восьми вечера. Тут такова рабства, как на Шулявке, нету.
– А по деньгам как? – спрашиваю.
– Сто восемьсят в день. Дают раз в неделю по воскресеньям.
– Кто держит?
– Менеджер – наш, а хозяин араб, с Палестины.
Те же условия мне озвучивают в небольшом магазине на противоположной стороне улицы.
Вывеска предлагает "форму НАТО" и изображает улыбающуюся гранату с зажженным фитилём.
– А на бомбах, которые сбрасывали на Югославию, было написано: "С Пасхой Христовой". Сволочи, – исподлобья глядя на витрину, кряхтит проходящий мимо дед.
Никаких американцев внутри я, конечно, не обнаруживаю. Вместо этого некто Манаф предлагает мне 10-часовой рабочий день и 6-дневную рабочую неделю. За 180 гривен в день.
Американцы, вроде бы, есть в сэконде "Планета". Так, во всяком случае, говорит управляющая магазином на Нивках.
По её словам, сетью владеет компания из США, соответственно, и товары все оттуда. Правда, фасуют их почему-то в Гондурасе.
Если пройтись по магазину, можно обнаружить и Columbia и Maison Scotch. Но первое, что бросается в глаза – обилие блестящего и внешне дешёвого. Прямо у входа я замечаю явную подделку сумки Prada из дешёвого лакированного кожзама. Вспоминаю пост знакомой в Facebook.
"Сцена на базаре.
– А это настоящая Prada?
– Настоящая, настоящая. Становитесь на картонку, меряйте".
Я жду, пока управляющая освободиться, чтобы обсудить с ней условия работы.
Внешне она младше меня лет на 6-7, но для подчинённых – Татьяна Васильевна.
На часах уже больше 20, когда мы, наконец, выходим на улицу.
– Сколько там? – оборачивается она на пороге, глядя на кассира.
– 4 840.
– Ужас!
– Это дневная выручка? – спрашиваю.
– Да. Что-то ужасное творится последние два дня. Когда обычно у людей авансы? – интересуется у своего спутника.
Мне она рассказывает, что ребят своих не щемит, разрешает брать два выходных подряд, деньги платит дважды в месяц и вовремя. Общая сумма – 6 тысяч.
Рабочий день 11 часов. Но по факту получается дольше. Потому что приходить на работу надо за полчаса ("пьём кофе, расставляем манекены"), а после 20 в зале ещё остаются продавцы писать какие-то отчеты.
P.S. Вечером, попивая кофе в пекарне у метро, я делюсь с местной продавщицей пережитым "ужасом". К общению присоединяются некоторые посетители. Делятся мыслями о сэкондах. Самая оригинальная – "сирийцы в Киеве собирают деньги на Аль-Каиду".
Я достаю планшет, и смотрю передачу о тяжёлых буднях рабочего класса во Вьетнаме, где люди работают за 25 центов в час.
Про себя отмечаю, что у нас пока дела обстоят лучше: сирийцы платят больше доллара в час. Американцы – почти 80 центов, палестинцы – 72.
Значит, задел для падения еще есть. Можно продолжать реформы.
